Жители Небес

Клан Жители Небес зарегистрирован 27.05.2006.

Легенда

Кап, кап, кап...
Тишину тюремной камеры нарушал лишь этот, негромкий, но неприятный до зубовного скрежета, звук. Казалось, исчезни он сейчас и мои перенапряженные мозги взорвутся, окрашивая стены в серо-розовые разводы. От тишины да с непривычки.
Кап, кап, кап...
С момента моего заточения прошло всего ничего два месяца. Откуда мне это известно? Все просто.
Два раза в сутки узенькое окошечко в двери на высоте полутора метров открывается и там появляется тарелка с мерзким как на вид, так и на вкус варевом. Там она стоит ровно одиннадцать "капов", потом, если не успеешь забрать, исчезает.
Именно по кормежкам я и определяю, сколько прошло дней.
Кап, кап, кап...
В первый день я попробовал это "блюдо" и меня вытошнило. На второй - я просто не стал брать миску и она исчезла. Еще через два дня я съел все, что было в миске, и мой желудок даже не возмутился. Еще бы - голод грыз изнутри, лишая сил и надежды получше всяких пыток. Спустя еще пять дней я узнал, что бывает, если не возвращать миску через положенные пятьдесят три "капа": меня лишили следующей кормежки. И стали кормить лишь после того, как я поставил миску в открывшееся окошко.
Кап, кап, кап...
Лязг металла вырвал меня из задумчивости, прерывая ставший уже привычным поток времени, ограниченный "капами".
Свет наотмашь ударил по глазам.
Не вижу.
Кап, кап, кап...
- Заключенный, на выход! - проревел хриплый голос, и крепкие руки рывком поставили меня на ноги.
Ноги не слушаются, впрочем, это и не странно - в насквозь сырой камере да с таким питанием Удивительно, как я еще не падаю.
- П-шел! - рычит прокуренный бас, судя по интонациям - весьма недовольный.Кап, кап, кап...
Меня подталкивают в спину чем-то твердым и довольно острым. Сознание равнодушно фиксирует происходящее, словно все это происходит не со мной.
Или меня уже нет, а? Вдруг это - сон, галлюцинация, наваждение?
Я делаю шажок. Еще. И еще.
Меня нет. Я - всего лишь галлюцинация.
Так проще.
Еще шаг и еще. Легко, как скользят тени. Или - как падают капли.
Кап, кап, кап...
Выход из тюрьмы подобен пробуждению - туман перед глазами постепенно рассеивается, краски приобретают сочность, звуки - глубину, а чувства - резкость.
Я ощущаю свое тело: негнущиеся ватные ноги, неподъемные руки и полную гулкой тупости голову. И еще ко мне возвращаются чувства.
В частности - способность чувствовать боль.
Такое ощущение, что темнота, царившая в моей камере, укутывала меня рваным покрывалом защиты от боли, от мыслей... И теперь одеяло, пусть и с прорехами редких моментов, резко сдернули, подставляя тело без кожи под пронизывающий ветер ощущений.
Шаг, еще один, еще...
А в голове, бесконечным метрономом, - кап, кап, кап...
Ровно полторы сотни "капов" и я вижу конечный пункт своих странствий - поблескивающий веселыми разводами свежеспиленной древесины эшафот. И только рассмотрев его в деталях - от прочных ступенек, ведущих к крепкой даже на вид пеньковой веревке, до тщедушного заплечных дел мастера в ядовито-красном колпаке - я замечаю толпу.
Видели ли вы когда-нибудь в глазах других нездоровое возбуждение, вызванное чужими страданиями? Этот огонек тихой радости обывателя, что не его ноги тянутся и не могут достать до желанных досок эшафота? Это жадное внимание, нежелание пропустить хоть малейшее движение невольного актера в бесплатном и жестоком спектакле?
Может и видели. Даже скорее всего.
Хуже - если ловили себя на таком.
Кап, кап, кап...
Я ощущаю, как скользят по моему телу взгляды, но их прикосновения не противны, а временами даже приятны - меня оценивают, поглаживая по спине и свалявшимся в единый колтун волосам; меня ласкают, предвкушая достойное зрелище; меня поддерживают, предлагают подольше держаться, вкушая дары смерти.
Тьфу, стервятники...
Пусть нет ни первых, ни последних, ни вообще каких бы то ни было сил, но я стараюсь удержать голову прямо. Получается не очень - болит шея, простуженная в сырой камере, и отросшие волосы, полные грязи, тянут вниз.
Но я стараюсь. И в основном - не для себя.
Пусть подавятся, путь жрут свою "показательную казнь"!
Кап, кап, кап...
Тяжелые ноги, неподъемные веки, непослушные руки и поверх всего "веселое", розовое полотно боли перед глазами. И горький привкус безнадежности на языке...
- Эге-гей, люд честной, добрые граждане! А не потешить ли душеньку, не рассказать ли сказочку? - завопил вдруг в толпе высокий голос полный ядовитой насмешки и лукавства.
К эшафоту, бесцеремонно расталкивая других, протиснулся парень в грязном рванье, с колпаком шута на голове. Глаза его, казалось, смотрели сразу во все стороны: хитрые, наглые, с кислинкой насмешки, а то и откровенного издевательства. На ноги он натянул странные, все в прорехах и заплатах, штаны: одна половина красная, другая - зеленая, да еще и разной длины.
И от этого тонкие безволосые ноги парня казались одна длиннее другой.
Его тощая фигура ужом скользнула сквозь неплотный строй воинов местного муниципалитета - и вот он уже сидит на краю эшафота, болтая ногами в таких же рваных, как и остальная одежда, башмаках: один был почти целый, вот только каблук давно отлетел, а второй откровенно "шамкал" почти полностью оторванной и прикрученной куском бечевы подошвой.
- Полюбил кальмар акулу, только неурядица, - кривляясь вовсю начал скоморох. - Родилась от этой сказки только каракатица!
В толпе засмеялись, даже стражники - и те заулыбались.
Я споткнулся, однако тычка в спину не последовало - стражник вовсю глядел на скомороха. А тот веселился - жутко кривляясь, вскочил на эшафот и, встав на руки, заорал:
- Как на Митькины именины испекли пирог из глины! Да с корой в начиночке, да с золой натирочкой! Вкуснатенье-объеденье, да повидло из поленьев! Я там был, мед-пиво пил, да не все поспел - что-то проглядел!
В толпе загоготали еще больше.
А я стоял, и в груди рождалась какая-то странная благодарность к этому чудаку, которого, по всей видимости, знали тут очень хорошо - никто не торопился прогонять его с эшафота, дабы привести приговор в исполнение.
Он дарил мне бесценные минуты жизни. И я был ему благодарен...
Стражники, караулившие меня, ухмылялись, поглядывая на дурака, а тот творил что-то невероятное - ходил на руках, умудряясь при этом еще рассказывать стишки, начиная от безобидно-идиотских и заканчивая достаточно похабными в адрес аристократии; пел песни, изображая персонажей так натурально, но в то же время смешно, что толпа гоготала и орала: "Давай еще, дурак! Спой еще!"; кривлялся, передразнивая и глумясь над священниками храмов Брэдиса и Мастера Создателя.
Три сотни капов... Кап, кап, кап...
Уходят мгновения жизни. Осталось чуть-чуть.
Самую малость... Кап, кап, кап...
Внезапно, что-то изменилось.
Площадь затихла. Я глянул на шута.
Дурак стоял ровно, вытянувшись ввысь, напряженный, как струна, и не двигаясь. С лица исчезло безумно-насмешливое выражение, глаза стали серьезными. Он поднял руки, призывая к тишине, и толпа замерла.

Любимая - жуть! Когда любит поэт,
Влюбляется бог неприкаянный.
И хаос опять выползает на свет,
Как во времена ископаемых.
Глаза ему тонны туманов слезят.
Он застлан. Он кажется мамонтом.
Он вышел из моды. Он знает - нельзя:
Прошли времена - и безграмотно.
Он видит, как свадьбы справляют вокруг,
Как спаивают, просыпаются.
Как общелягушечью эту икру
Зовут, обрядив ее, паюсной.
Как жизнь, как жемчужную шутку ватто,
Умеют обнять табакеркою,
И мстят ему, может быть, только за то,
Что там, где кривят и коверкают,
Где лжет и кадит, ухмыляясь, комфорт,
И трутнями трутся и ползают,
Он вашу сестру, как вакханку с амфор,
Подымет с земли и использует.
И таянье андов вольет в поцелуй,
И утро в степи, под владычеством
Пылящихся звезд, когда ночь по селу
Белеющим блеяньем тычется.
И всем, чем дышалось оврагам века,
Всей тьмой ботанической ризницы
Пахнет по тифозной тоске тюфяка
И хаосом зарослей брызнется.

Он читал стихи - громко, с выражением, напряженный до невозможности. Звонкий, молодой голос вспорхнул над площадью и упал вниз, заражая людей непонятным, неведомым им чувством, рождая в них неожиданные мысли. Все затаили дыхание.
Шут подержал паузу, будто наслаждаясь вниманием и тишиной.
И его голос вновь зазвенел над площадью, на этот раз с горькой иронией, с неожиданной грустью:

...Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера,
Не вчера и не сегодня, пьяный с самого утра,
Я хожу и похваляюсь, что узнал я торжество:
"Мир лишь луч от лика друга, все иное - тень его!"
Я бродяга и трущобник, непутевый человек,
Все, чему я научился, все забыл теперь навек
Ради розовой усмешки и напева одного:
"Мир лишь луч от лика друга, все иное - тень его!"
Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья,
О любви спросить у мертвых неужели мне нельзя?
И кричит из ямы череп тайну гроба своего:
"Мир лишь луч от лика друга, все иное - тень его!"
Под луною всколыхнулись в дымном озере струи,
На высоких кипарисах замолчали соловьи,
Лишь один запел так громко, тот, не певший ничего:
"Мир лишь луч от лика друга, все иное - тень его!"

Это был какой-то неправильный шут.
Шуты не должны с таким чувством читать стихи. Они не должны быть при этом настолько серьезны.
Должны ли шуты кривляться? Да. Шутить и балагурить? Сколько угодно. Издеваться, насмехаться, глумиться? Да, да и еще раз - да!
Но не быть такими серьезными...
И кроме новых, неизвестных мне ранее чувств, стихи будто вливали в меня силы. Боль отступила под напором нервной дрожи, чувства обострились.
Единственное, что осталось, - счет времени "капами".
Кап, кап, кап...
Но не такой, как был раньше, - больше не было безысходности и равнодушия. Не было спокойного полета капли вниз.
Сейчас "кап" звучал, как начало дождя. Как преддверие лавины.
И она не заставила себя ждать.
Шут резким движением вскинул голову, обрывая затянувшуюся паузу и произнес, глядя вверх, словно что-то доказывая небесам:

Сколько нужно отваги,
Чтоб играть на века,
Как играют овраги,
Как играет река,
Как играют алмазы,
Как играет вино,
Как играть без отказа
Иногда суждено

Свист раздался сразу с нескольких сторон. Толпа вздрогнула, словно животное, напуганное щелчком хлыста, и качнулась в сторону единым, одновременным движением.
Качнулась на, скажем прямо, весьма редкое ограждение из солдат местного гарнизона.
А те не успели среагировать.
Хрипы, стоны и звуки падающих тел вдоль эшафота - умирают солдаты, зажимая кто располосованное горло, кто рассеченный бок. Кровь взлетает радужными веерами, течет, выталкивая себя медленно и неповоротливо, словно сытый удав из опустошенного дупла, просачивается сквозь непослушные пальцы, обволакивая немеющие конечности
Кап, кап, кап...
Сердце заходится в радостно-бешеном рывке, словно скаковая лошадь, пущенная с места в карьер.
Рядом со мной падают стражники. Первый, а за ним, почти сразу же, начинает опускаться и второй. И лишь в глазах стынет недоумение - почему клинок такой тяжелый? Почему колени подгибаются? Почему так отчетливо пахнет смолой и откуда такой солёный привкус на языке?
Кап, кап, кап!
Будоражащим набатом в сознании, срывающей плотину спокойствия лавиной...
Я падаю на коченеющее тело, краем глаза замечая, как надо мной проносится полоса стали. Кинжал (третий, пресветлые боги, третий!) вспарывает неподатливый воздух и вонзается с глухим чавкающим звуком в горло палача.
Губы шута больше всего напоминают тонкую полоску от разреза бритвы - бескровные и сжатые, с угрюмыми складками в уголках. Он выхватывает еще один метательный нож и четким движением разрезает веревки на моих руках.
Толпа - первые ряды забрызганы кровью - отшатывается от оцепления, охваченная ужасом и над многоголосым ревом, вызванным страхом и недоумением, взлетает пронзительный голос:
- Уби-и-или! Бе-е-ей гадов! - звук накрывает толпу, приводя в неистовство, вытесняя все мысли, кроме одной - убивать!
И толпа бросается на копья, на ощерившиеся лица стражников, выполняющих свой долг, и на ромбические щиты. Льется кровь, щедрым потоком орошая плиты площади, исходя паром, заливая раненых, участь которых почти предрешена, и мертвых, чья участь решена окончательно.
Кап, кап, кап!
На эшафот вспрыгивают двое стражников, однако меч, вырванный мною из ножен одного мертвого воина, не нужен - свистят два метательных ножа, и бездыханные тела падают на доски.
И следующий рев, животный вопль страха, обрушивается на толпу, перекрывая крики безумствующих, ослепленных ненавистью людей:
- Гвардия! Спасайся!
Толпа откатывает, словно волна во время прилива, понявшая, что с утесом не справиться. Оставляя пенные капли в щелях каменной тверди, соленый привкус на отвесном граните, волна уходит назад в океан. Люди рванули в улочки, спотыкаясь о трупы и упавших, наталкиваясь друг на друга и стены домов. Спасая собственную шкуру.
- Уходим, - произносит парень, хватая меня за запястье.
Кап, кап, кап.
Он проворно спрыгивает с эшафота, я бросаюсь за ним. Одного из стражников, который заметил наше бегство и кинулся на перерез, шут ловким ударом сбивает на землю и растворяется в толпе. Я следую за ним, стараясь не отставать. Остальным охранникам не до нас - надо перевязывать раненых, вызывать подмогу, придумывать скользкие формулировки отчетов для начальства. А то, что отцы-командиры останутся недовольны, - яснее ясного...

***

- Ну, что? Сударю потереть спинку? - голосок звучал игриво и чуть насмешливо.
"Сударь" милостиво разрешил потереть ему спинку, а сам тем временем отчаянно боролся с подступающей дремотой. Тело блаженствовало в объятьях горячей воды, но, как известно, ласки много не бывает. Нежные пальчики умело скользнули по моим плечам, разминая и поглаживая.
Я закрыл глаза, отдаваясь наслаждению.
Боги, как здорово-то!
- Размылся тут, понимаешь ли, - произнес знакомый голос с легкой насмешливостью. - Мы там ждем, а он здесь нежится. Никакого уважения к спасителям, или, как говорили древние: "Вот она, людская благодарность". Пришлось открыть глаза, хотя я уже знаю, кто там стоит.
Мой спаситель. Шут.
Невысокий, худой парень, чуть моложе меня. Где-то около двадцати пяти лет. Короткие светлые, почти белые волосы, зеленые с золотистым отливом глаза. Одет он был в практичный камзол светло-серого цвета и мягкие кожаные сапоги.
- Спасители? - удивленно переспросил я. - Какие такие спасители?
- Ну вот, - сокрушенно вздохнул парень. - Ты что же, думаешь, я один тебя вытаскивал? Или может, оно само собой получилось?
У меня перед глазами встали картины моего спасения, в которое, честно говоря, до сих пор верилось с трудом. Крики в толпе, атака на ограждение из солдат, так к месту оказавшиеся кони неподалеку от площади... Действительно, провернуть такое в одиночку невозможно.
- Красавица, да прекрати ты его гладить, - широко ухмыляясь, посоветовал "массажистке" мой спаситель. - Он уже чистый, отсюда вижу, вот пусть вылазит из лохани и одевается.
Он кинул аккуратно сложенную одежду возле себя.
Что делать, приходится выползать из ванны и искать полотенце. Девушка, до этого усердно мне помогавшая, теперь стояла с улыбкой наблюдая за моими попытками прикрыться. Улыбка парня была намного шире и намного насмешливее.
Через пару минут я уже был одет и почти сух - полотенца я так и не нашел, а девушка показала его местонахождения лишь после того, как я оделся.
- Ну что, пойдём?
- Пойдем, - соглашаюсь я.

***

В центре комнаты стоял огромный круглый стол на резных ножках, за которым сидели парень и девушка.
Мой спаситель плюхнулся на один из стульев, всем своим видом выражая удовольствие. Из-за стола поднялся высокий человек лет тридцати. Его мускулистая фигура была затянута в бежевый камзол, а на поясе висел прямой клинок средней длины.
- Самое время знакомиться, - улыбаясь начал он. - Меня зовут Торвейн.
- Элейн Каэн Сеийлах, - стройная девушка среднего роста с длинными светло-русыми волосами и удивительно выразительными глазами.
- А я - Джестер, - сообщил шут. И почему-то ехидно добавил. - По прозвищу Шут. - А как тебя зовут, гость? - поинтересовался Торвейн.
Они все с интересом уставились на меня, ожидая моих слов.
- Я... - я запнулся.
А как меня зовут?
О Пресветлые и Темнейшие, как мое имя?!
Я принялся рыться в своей памяти, однако, мои воспоминания заканчивались в тюремной камере. Сырость и тьма вокруг, рваный поток времени, поделенный на равные промежутки падающей водой, отвратительное варево в глиняной миске, прелые клочья свалявшейся соломы в углу...
Или правильнее - они там только начинались.
- Не помню, - признался я, хотя сделать это оказалось непросто.
"Не помню" - словно белесая пелена, в которую сколько ни всматривайся, а все равно ничего не разглядишь.
- Собственно, мы предполагали подобное. Ты не расстраивайся.
Почему? Где, Вотан побери, мои воспоминания? Где детство, где юность, где хоть что-нибудь?
Я судорожно втянул воздух, ощущая как к горлу подступает тугой комок.
- Почему? Почему я ничего не помню?
Ответил Шут.
- Магия. Тебя допрашивали с помощью очень сильной магии, я подозреваю, с помощью темного Mind Reaper`a. Это заклинание выворачивает воспоминания, выбирает их до самого дна, до самого мига рождения. Они их не забрали, а просто переписали, как переписывают с древней книги на свежую бумагу.
- Сделали копию, - согласно кивнула девушка.
Я сидел оглушенный, ошарашенный и раздавленный. Что же получается? Я не смогу вспомнить ни кто я, ни откуда? Не вспомню лица родителей, не смогу никогда больше сказать: "Как в детстве"?
Проклятье!
Я обвел взглядом присутствующих.
- Не волнуйся, - спокойно посоветовал мне Торвейн. - Элейна это поправит.
Девушка подошла, встала у меня за спиной и легонько коснулась пальцами моих висков.
- Постарайся расслабиться, - прошептала она...

***

... - Лайк, - насмешливо потянул Витень Аркдель, мой учитель фехтования. - Сколько можно повторять, главное - чувствовать бой. Ни скорость, ни сила не сделают из тебя хорошего мечника. Ты должен чувствовать, понимаешь? Себя, меч, песок под ногами, воздух вокруг тебя и своего соперника - его меч, движения, дыхание, взгляд. Быть может когда-нибудь ты даже сможешь угадывать его мысли. Но это - потом. Не через одну и, возможно, даже не через две сотни боев.
Я встал, потирая поясницу, и поднял меч. Витень изящным, едва уловимым движением, отвел мой меч в сторону и приставил острие тренировочного, а значит тупого, как ботинок, клинка к моей тощей шее. - Вот тебе еще один урок - будь готов всегда. Фразы типа "начали!" или "бой!" звучат лишь на дуэльных поединках и на турнирах. Там, где тебе придется защищать свою жизнь, никто не станет говорить красивых слов и никто не станет ждать, пока ты примешь боевую стойку.
Я кивнул...

***

...Витень саркастически хмыкнул и метнул вилку через стол. Столовый прибор, ставший на короткое мгновение метательным снарядом, мелькнул в воздухе и с глухим звуком вошел в деревянную дверь прямо над головой слуги, который как раз вносил какое-то блюдо.
И это в гранитный бук, который прозвали так за твердость!
- Оружием может стать все, что угодно, - сказал он. - Начиная от меча и заканчивая куском пирога. Кусок ткани, ведро, камень или мотыга - не важно. Все зависит лишь от того - кто и как этим пользуется. - Учитель, но как? - с обидой воскликнул я. - Это же гранитный бук!
- Да? - поинтересовался Витень и бросил недоверчивый взгляд на дверь. После чего довольно кивнул. - Тем показательнее пример. Правильный бросок с достаточной силой - вот тебе и все объяснение. - И так можно с любым предметом?
- Да. С каким-то сложнее, с каким-то проще. Вот вилка - почти идеальный снаряд, тут даже особого умения не надо. Знавал я одного парня по прозвищу Шут, который метал все, вплоть до бубенцов с собственного колпака, и никогда не промахивался...

***

... Взмах руками, словно птица, взмывающая в небо, и серия коротких, рубящих ударов. Кажется, я не столько вижу, сколько знаю, куда ударит учитель: по движению рук, по звуку ног, по ощущению его взгляда. Так продолжается минут десять, потом Витень отступает на пару шагов, опускает меч и улыбается.
- Хорошо, Лайк, очень хорошо, - слышать похвалу от учителя непривычно. С того, самого первого урока, я никогда не слышал от него похвал, лишь бесконечные "вот еще один урок". - Как говорил мой учитель Торвейн Доргонот: Бывало и лучше, но и это сойдет .
Витень уже не улыбается, скорее - ухмыляется: жестко, настороженно, со злым прищуром халфлингских глаз.
- А что ты будешь делать теперь? - интересуется он, и я пропускаю начало атаки.
Он исчезает - нет больше привычного шуршания ботинок, знакомого, плавного движения рук, а глаза больше не рассказывают о том, что будет дальше. Его взгляд блуждает где-то над моей головой, руки двигаются, словно у деревянной марионетки в паршивом кукольном театре, не поспевая за движениями рук кукловода.
Я отражаю атаки в последний момент, отслеживая начало, приблизительно представляя завершения. Но - не всегда.
И совсем скоро мой меч валяется в паре метров, а рядом с шеей пляшет кончик его клинка.
- Вот тебе еще один урок - не будь самонадеян никогда. О своем противнике ты знаешь далеко не все, а частенько не знаешь вообще ничего. Запомни это хорошенько...

***

...Музыка, казалось, лилась отовсюду. В центре огромной, освещаемой сотнями свечей, залы кружились пары. Предупредительные слуги сновали меж гостей, разнося напитки и яства. В общем, бал был в самом разгаре.
Я стоял, слушая болтовню графини Дукей, необъятной женщины в дорогущем платье и куче блестящих побрякушек. Впрочем, я был несправедлив - любого из "камешков" хватило бы, чтоб оплатить все мои долги да еще и порядком подправить финансовые дела. Именно по этой причине я и слушал всю ту высокопарную чушь о благородстве крови, истинном аристократизме и врожденной галантности. Ее дочь - высокая пухлая девица с большими глуповатыми глазами, еще не достигшая необъятных размеров мамочки, но явно стремящаяся к этому, - отплясывала с капитаном Имперской конницы. Широкоплечий усач нагло ухмылялся и крепко прижимал к себе потомственную графиню, нимало не заботясь о приличиях, отчего та радостно улыбалась и мелко хихикала.
Сказать, что мне было неприятно - не сказать ничего. Мне было гадко и противно оттого, что я - потомственный виконт - вынужден идти на мезальянс лишь по одной банальной причине - из-за денег.
Линатан побери всех этих напыщенных болванов!
- Прошу меня великодушно извинить, графиня, - мило улыбнулся я. - Но я вынужден покинуть вас, дабы проконтролировать своих слуг...
- О, я вас понимаю, виконт, - жеманно проворковала графиня, отчего меня мысленно передернуло. - За этими разгильдяями нужен глаз да глаз. А то не успеешь оглянуться, как они все именье растащат.
Угу, растащишь твое состояние, как же. За десяток жизней разве что - Еще раз простите, - я слегка поклонился и решительным шагом направился в сторону кухни.
Тихие разговоры, жеманный смех слегка подвыпивших дам, шуршание платьев по мозаичному полу, негромкая мелодичная музыка - все раздражало. Если не сказать - "бесило".
Я пробирался сквозь зал, отшучиваясь, улыбаясь направо-налево и принося свои извинения за невозможность поболтать. Среди приглашенных были самые богатые и знатные жители нашего "замечательного" Манора, но в основном те, у кого дочерей пора было выдавать замуж.
- Ваша светлость, осталось лишь три бочки "Осенней розы" и по два бочонка "Лазурного муската" и "Драконьего бренди", - прошептал мне на ухо мой мажордом, Дитиус Норик. - На сегодня хватит, но вот на следующий раз...
- Понял тебя, Дитти, - кивнул я в ответ.
И мысленно застонал. Еще один такой банкет - и придется закладывать замок!
- Виконт, - произнес насмешливый голос слева. - Не могли бы вы уделить мне секундочку вашего драгоценного времени.
Я повернулся и наткнулся на взгляд прекрасных глаз. Удивительно выразительных глаз.
- Да, сударыня, - заученно улыбнулся я. - Конечно.
- Не могли бы мы выйти на балкон, а то здесь так душно, - лукаво улыбаясь, произнесла незнакомка.
Вот тебе и ответ на твои молитвы, Лайк. Красива, непосредственна, да еще и богата, если судить по одежде. Впрочем, по одежде судить не стоит - сам одет неплохо, а в кошельке-то всего пара медяков...
- Как вам будет угодно.
Я предложил свою руку, девушка все так же мило, но уж слишком загадочно улыбаясь, взяла меня под руку, и мы в молчании вышли на балкон.
В небе висел тоненький серпик луны, свет от него почти не разгонял вечерний сумрак. Мы остановились у перил.
- Простите, сударыня, - мне надоело молчать. - Мое невежество. Разрешите представиться - виконт Лайк Суаре.
- Я знаю, кто вы, - холодным голосом произнесла девушка. - С вами хотят поговорить, виконт.
Наверное, если бы девушка стукнула меня чем-нибудь по голове, эффект был бы схожим. То она улыбается, словно между нами давние любовные отношения, то ведет себя холодно...
- Лайк, потомственный виконт Суаре, Клинок третьего Круга, неудавшийся игрок и делец, - произнес мужской голос из темного угла балкона. - А ныне - потерявший всякую надежду молодой аристократ, готовый на все, лишь бы поправить свои финансовые дела. Даже на мезальянс...
- Да как вы смеете? - кровь бросилась мне в голову. - Кто вы такой? Немедля покажитесь и примите вызов на дуэль!
Человек в тени рассмеялся, негромко и издевательски.
- Драться с вами, виконт? Простите, но нет, я еще не совсем выжил из ума. У меня к вам более заманчивое предложение...

***

Полумрак храма Темнейшего во Тьме, Падшего ангела Линатана, чадящие факелы на стенах и фигура в черном балахоне напротив.
Как он меня заметил - непонятно. Однако Cloak of Invisibility для него явно не помеха. - Приветствую, убийца, - произнес Магистр Ордена Тьмы, Элуниус Драссар.
Дальше прятаться нету смысла и я деактивизирую амулет.
- Приветствую и тебя, Темнейший.
- Оставь свой сарказм, убийца, и давай поговорим. Выходит, святоши Кентарии начали волноваться. Это отрадно, - он хмыкнул. - А теперь скажи мне, убийца, сколько тебе пообещали за мою голову? Я предложу лучше цену, не сомневайся.
Теперь настала пора мне ухмылятся.
- А кто сказал, что мне за это платят? Может я работаю из любви к искусству? Об этом ты не подумал?
- Если это так, то ты - вдвойне дурак.
- А почему вдвойне? - поинтересовался я.
- Потому что согласился на этот контракт.
Из арок по обе стороны от меня скользящей походкой появляются два профессиональных воина.
Обвели вокруг пальца, надули, как малолетнего болвана!
Они нападают слаженно, одновременно нанося удары и с молниеносной скоростью уворачиваясь от атак...

***

Щипцы с противным лязгом упали на обитый металлом стол.
- Ну что, сволота, будешь говорить? - поинтересовался палач и с отстраненным равнодушием скосил на меня свой единственный глаз. Не дождавшись ответа, меланхолично кивнул мужчине около двери. - Ни скажет, ваше сиятельство, что с ним не делай. Идейный, так-разэдак, хоть на куски распилим.
Мужчина отшвырнул окурок и подошел ко мне. Его узкое лицо с холеными усиками выражало неприкрытое раздражение и ненависть.
- Светлые, - прошипел он мне в лицо. - Уверенные в собственной правоте ублюдки, которые считают, что могут вмешиваться везде. Ненавижу.
Он скривил губы в презрительной ухмылке.
- Но ты заговоришь, никуда не денешься, - он повернулся к палачу. - Мастер, делайте свое дело.
- Но ваше сиятельство, никак нельзя, их превосходительство...
- Я сказал, за дело! - рявкнул мужчина. - Живо!
- Как прикажете, - поклонился палач.
Мужчина развернулся и энергичным шагом вышел из комнаты.
Но я этого уже не видел, потому что ослеп от боли.
Тьма.
Чуть светлее, еще чуть-чуть...

***

- Рано тебе на Небеса, парень, ой рано. Так что разворачивайся и давай назад,- раздался голос.- Битва проиграна, но война для тебя лишь началась. Ты еще многое сможешь изменить...

***

Подушка впилась накрахмаленным углом в щеку, солнце щедро сыпануло света в закрытые глаза, а лай собак за окном прозвучал кафедральным набатом.
Я сел на кровати, не открывая глаз, и сжал руками голову, которая, по всей видимости, решила развалиться на куски. Ощущения были такими, словно я вчера решил споить кавалерийский полк, но слегка не рассчитал своих сил. И в итоге - выпил в одиночестве все, что заготовил для кавалеристов.
И добавляя сходства с похмельем, ужасно хотелось пить.
Я открыл глаза и принялся озираться.
Вполне приличная комната - небольшая, но уютная, с необходимым минимумом мебели: кровать, на которой я и сидел, шкаф, стол и стул. На столе стоял графин с какой-то рубиновой жидкостью, прохладной и с слегка кисловатой на вкус.
И только опорожнив графин больше чем наполовину я заметил лист бумаги на столе.
"Доброе утро.
Для начала сообщаем тебе, что ты находишься на постоялом дворе в поселке Хвойный, что на территории Баалгора. Комната оплачена на два дня вперед, в конюшне стоит твой жеребец, а несколько полезных вещей ты найдешь в платяном шкафу, рядом с кроватью. Как всем этим распорядиться - решать тебе.
Мы помогли тебе, потому что так было надо, но в дальнейшем тебе придется рассчитывать исключительно на себя. Или, возможно, еще на людей, которым ты решишь довериться.
Но накрепко запомни одно - ненависть порождает ненависть. Не всегда путь мести - хорош. Помни это.
Возможно, тебе интересно кто же мы такие и почему помогли тебе избежать эшафота. Все проще простого. Мы - носители разных Сил, нас еще называют Посредниками. Мы - несем волю наших богов там, где они сами вмешаться не могут. В твоем случае совпали интересы разных Сил и потому мы пришли тебе на помощь.
Твои спасители: Мечник, Шут, Маг.
P.S. И еще одно - случайностей не бывает".

Вольный_Стрелок

Легенда семьи Феникс-а

В увешанной гобеленами каминной зале замка на удобном кресле располагался мужчина. Волосы его были едва тронуты сединой, а тело дышало здоровьем. На суровом лице время от времени мелькала веселая улыбка. Человек следил за возней двух котят, копошащихся на ковре совсем рядом с его ногами.
Внезапно раздался скрип. Кто-то открывал двери в залу. Сидевший в кресле человек мог позволить себе смазывать петли не только всех проходов своего замка, но и всех окрестностей, однако эта дверь скрипела всегда. Он не хотел, чтобы кто-то имел даже малейшую возможность проскользнуть в залу, где этот человек отдыхал, незамеченным.
- Барон Ястреб, для вас получено срочное донесение! - чеканя слова не хуже, чем до этого свой шаг, произнес вошедший мужчина в военной форме.
Котята бросились врассыпную, забыв о своих играх, а один из них даже так усердно перебирал своими маленькими лапками, что случайно перекувырнулся через голову. Однако, сообразив, что для того чтобы спрятаться не надо много бегать, оба забавных зверька шмыгнули под кресло, на котором восседал Барон.
Ястреб неспешно протянул руку и солдат вложил в нее запечатанное письмо. Солдат терпеливо ждал реакции Барона, но тот ни коим образом не высказал озабоченности.
- Спасибо за добрую службу, Феникс, - произнес Ястреб, обращаясь к солдату.
- Ваше высочество, я не достоин - залепетал было Феникс, но Барон прервал его.
- Во-первых, мне судить, кто достоин похвалы, а кто нет. Во-вторых, ты служил мне верой и правдой уже немало лет.
В-третьих - казалось, Ястреб раздумывает над чем-то. После нескольких секунд молчания он продолжил, - в-третьих, скорее всего, скоро никто из нас не останется в живых.
Феникс побледнел, не решаясь задать вопрос, терзавший его душу как Локар-убийца, веселящийся с новой жертвой. Почему?
Котята, заметив, что им ничто не угрожает, а эти два больших существа заняты друг другом, сначала осторожно, а потом все более уверенно выбрались из-под кресла на ковер и продолжили веселую возню.

Прошло уже 5 дней с момента получения Ястребом послания. Не смотря на печальные слова, произнесенные в тот день, его поведение не изменилось. Барон лишь приказал участить тренировки солдат. Все в замке шло своим чередом.
Котята так же весело резвились в залах. Время от времени мама-кошка приносила им мышек, готовя к взрослой жизни. И сам Ястреб, порой, сам походил на этих котят. Он так же беззаботно шутил и забавлялся, принимая участие в тренировках воинов. Только Феникс, самый приближенный из находящихся на службе барона, замечал потаенный огонек тоски в глубине его добрых карих глаз.
Солнце только начало подниматься из-за горизонта, когда из башни раздался крик стоящего на страже солдата:
- Тревога!
Благодаря учащенным тренировкам, воины очень быстро оказались на своих местах. На горизонте была видна черная полоса строя вражеских солдат. По мере приближения стало возможным различить не только эту группу, но и еще одну, следующую за ней... Затем еще. Затем еще. В результате дозорные видели семь отрядов, приближавшихся к замку. Приблизительно в три раза больше, чем гарнизон. При умелом командовании вполне достаточно для того, чтобы взять их... Отряды расположились напротив замка. Было ясно, что они настроены решительно - подоспевший обоз привез брусья, из которых, как было заметно, спешно сооружались катапульты и осадные башни.
- Но как? Почему не было вестей от наших гарнизонов?... - промолвил в ужасе один из солдат.
- Никто не спасся. - отрезал Ястреб, стоявший неподалеку.
- Но это же невозможно! Невозможно убить всех, ни одного не упустив!
- Это не простые враги. Они сами не ведают что творят, потому что одержимы - ответил барон, не обратив внимания на грубое нарушение устава и этикета - обращение без разрешения к начальнику. Феникс стоял рядом и слушал...

Переговоры ни к чему не привели. Да и к чему могли они привести людей, которые погрязли в крови, добираясь до замка и жаждущих мести защитников? Осада началась.
В замке имелся довольно большой запас продовольствия, которые вкупе с собственным колодцем давали возможность продержаться довольно долго. Осаждающие же не спешили на приступ. Они как будто чего-то выжидали. Тянулись тяжелые дни. Гарнизон замка уставал от постоянного напряжения, вызванного неизвестностью. Чего хотел столь странный и страшный противник? Почему враг не задерживаясь взял все гарнизоны на пути, но медлил перед последней атакой?
Барон играл с одним из двух бойких котят, что чувствовали себя хозяевами в этом замке, когда Феникс распахнул дверь и выкрикнул:
- Началось!
Как бы поняв этот крик призывом к действию, один котенок подошел к другому и начал возню.
Лучники замерли на стенах, в ожидании того момента, когда противник войдет в зону поражения их стрел. Вот катапульты начали метать камни, а лучники противника побежали вперед.
- Они что, идиоты? - крикнул один из командиров, - пускать вперед слабо защищенных лучников? Мы же со стен расстреляем их раньше, чем они смогут по нам попасть! Лучники! К бою!
Многоголосый гул сотен пущенных стрел раздался над стенами. Опасное облако стальных иголок помчалось на встречу врагу и... Необычайно быстро и ловко двигаясь, лучники противника избежали большей части стрел. Один из котят был более проворным. Он, как бы вторя противникам, избежал шутливого удара лапы своего брата и попытался толкнуть его. Внезапно, вражеские лучники остановились и сделали залп. Только двое из стрелков-защитников после этого остались на ногах. Это были два брата. Они переглянулись, и отойдя от секундного шока, начали пускать в противника стрелы, которые почти всегда попадали в цель.
- Это невозможно... - шепот начал блуждать среди рядов защитников, - у нас больше нет лучников... Враг не мог уничтожить их, защищенных стенами, почти всех...
Солдаты спешно взбегали на стены, и подбирая луки убитых, начинали стрелять по противнику. А вражеские лучники тем временем отступили. Пошла атака по всем правилам. Как будто и не случилось сверхъестественного залпа...
Второй котенок был сильнее ловкача. Он начал брать верх над братом. Ряды штурмующих редели под ливнем кипящей смолы и стрелами защитников, сражавшихся необычайно яростно и умело, но врагов все равно было слишком много. Стены крошились под выстрелами катапульт и баллист, а враги продолжали наступать, не зная устали и счета жертвам.

Ястреб и Феникс, как всегда, сражались, прикрывая спины друг друга. Так они одерживали немало побед до этого. Все их различия в такие моменты забывались. Было лишь два друга, брата по оружию. Враги напирали через пролом в стене, созданный их орудиями. Одна из трех осадных башен служила дополнительным проходом для их воинов, в то время как остальные две полыхали огнем.
- Мы вместе, значит победим! - воскликнул Феникс.
- Конечно, брат! - крикнул в ответ Ястреб. Феникс слегка смутился. До этого барон называл его только другом.
Силы сторон постепенно уменьшались. Последний вражеский солдат вошел через пролом в стене. Но и защитники уже все были здесь. Резервов не осталось ни у кого.
- Почему ты назвал меня братом? - спросил Феникс. Ответа не последовало. Феникс сделал шаг назад и споткнулся о залитое кровью тело. Тело Ястреба.
Котята скакали между трупов, не обращая внимания на бойню вокруг. Внезапно сильный повалил ловкого на землю.
В этот момент булава начала очерчивать свой полукруг, приближаясь к покрытой шлемом голове Феникса.
- Ты проиграл, Ирдис! - воскликнул сильный котенок.
- Признаю, Протей! - воскликнул ловкий.
Уже не котята, но два высоких мужчины стояли во дворе замка.
Никто из сражавшихся не мог пошелохнуться. Протей подошел к трупу Ястреба.
- Отличный был воин. Люблю таких. Жаль, что погиб. Хорошо было бы если бы ты попробовал занять его место, - произнес Протей глядя на Феникса, а затем добавил, - он ведь был твоим братом.
И фигуры богов исчезли.
Оцепенение прошло, но никто и не думал продолжить бой.
- Слава Ирдису, - произнесли хором несколько нападавших, что остались в живых.
- Слава Протею, - ответили несколько оставшихся в живых защитников. Лишь чудом уцелевшие лучники промолчали. С их шей свисали медальоны Ирдиса.
- Значит это всего лишь игра? - произнес Феникс, - игра богов?
- Истинно так, - ответил старший из нападавших, - нам было приказано жрецами идти на вас войной. Мы не хотели, но...
Феникс посмотрел на тело Ястреба, вспоминая его слова об одержимости врага.
- Брат, как глупо...
- Быть может, нам стоит объединиться? - спросил командир нападавших, - вы прекрасные воины, а нас слишком мало и мы не сможем вернуться домой. Это очень далеко. Тем более, что вас осталось больше и вы бы нас победили.
Феникс произнес, обращаясь к своим людям:
- Держите ли вы зло на нападавших, что действовали по принуждению богов?
- Нет, Феникс. Нам предстоит много работы и каждые руки пригодятся.
- Быть по сему. По слову Протея, я - наследник этого замка. Так объединимся же мы в семью, чтобы затем возродить былую мощь.
К ногам Феникса внезапно подбежали два неизвестно откуда взявшихся котенка.

Zirt