Витязи Белого Камня

Легенда Клана

Водит знахарь над раною камушком самоцветным, в свете лучины гранями играющим, шепчет, закрыв глаза:
Бел-горюч камень Алатырь —
Всем камням в мире отец.
Из-под камушка, с-под Алатыря
Протекли реки, реки быстрые
Средь лесов, полей,
По Вселенной всей,
Всему миру на пропитание,
Всему миру на исцеление.
Ты, струя, не струись, —
Кровь-руда, запекись!
Незаметно утихла боль в ноге. Вопросил отрок сквозь дрему:
— А откуда, старче, камушек твой волшебный, коим над раною водишь, скажи?
— Как откуда? От деда моего, тоже ведуна и травознатца. А дед добыл его на море на Окияне, на острове Буяне.*

 ***
- На море-окияне, на острове Буяне, – будто сам не замечая, что говорит вслух, молвил витязь, обращая взор в одному ему лишь ведомые просторы памяти. Неслышно, словно перышко легка, девица подошла к нему:
- Что за грусть-тоска покою тебе не дает, мой ладо, горше собственной мне твоя печаль. Али не люба я тебе больше, али дом постыл?
- Нет, что ты, Олюшка, не это меня печалит, никогда не разлюблю тебя, да дом наш не станет не мил. Брат мой, Славомир. Смерть его приберет в скором времени. Не время умирать такому молодцу.
- Как боги рассудили, так и быть тому, – успокаивала разумная Олюшка, – ничего не поменяешь – не сделаешь.
- Был я когда-то мал да неосторожен, Олюшка, – повел витязь свой сказ, – по лесу за олененком побежал, да оврага на пути не заметил. Убился бы, кабы не старец заезжий, коему меня матушка, знахарю и лекарю великому, отдала на попечение. И был у того старца камушек самоцветный – любую рану залечить мог, и меня, нерадивого, на ноги поднял. Едва помню я, что тогда говорил знахарь, да в душу глубоко запало… бел-горюч Алатырь… всем камням отец. Кабы добыть его, спасли бы Славомира, уверен я. Негоже витязю после боя от ран в мир иной отойти. Либо в бою, либо без чести, милая, третьего не дано.

Догорал костер, лишь отблески красноватого пламени ложились на печальные лица девицы и витязя, да вечер тихо окутывал терем темным своим покрывалом. Тишь вокруг стояла такая, что и на цыпочках подойди – слышно будет. Как вдруг, зашуршало – заворочалось невесть что в орешнике, что неподалеку рос, вздрогнула Олюшка, никак нечисть буянит, с нее станется. Насторожился и витязь:
- Кто здесь шумит, покой наш тревожит, а ну покажись, будь ты друг или враг. Коли друг – без робости выходи, поговорим, а коли враг – смерть свою встречай.
- Кхе-кхе, – донеслось из орешника, – не тому я отпрысков учил своих, чтоб со старшими такие речи вели. Ох, и распустились же, негодные, – оставь вас только без присмотру.
- Что позволяешь, старый, себе, – вскипел витязь да поднялся, – ни дать ни взять – сила нечистая, чур меня.
- От холуев-то вырастили, – бранясь, да из веток выпутываясь, выбрался из кустов старичок – с локоток сам, да борода бела, длинна, – против меня, да меня же самого призывать. Чур, понимаешь ли. Да, я это, Щур, пращур ваш, окаянные…
- Ох, прости, дедушка, что не признали, – до земли поклонилась Олюшка, смекнув что к чему, быстрее милого. – Чем заслужили внимание твое?
Смягчился старик, на девицу глядючи, да молвил:
- Полно тебе, красна девица, когда бы я в горюшке своим кровиночкам не помог, какой же я Щур? Знаю, знаю, что приключилось со Славомиром, братом твоим, Святослав Вомбатич. – глаза старца затуманились, стал он вдруг по памяти говорить, – Из-под камушка, с-под Алатыря протекли реки, реки быстрые средь лесов, полей, по Вселенной всей, всему миру на пропитание, всему миру на исцеление*…Прав да в старинных сказаниях писана, да не вся… расколот был Алатырь. Был камень бел – да осколки радужны стали, недаром, говорят, в белом цвете все другие, будто матрешки, спрятаны… Речками быстрыми смыты, травушкой смарагдовой сокрыты, облаками легкими унесены, алой кровью матушки земли проглочены. Где они сейчас – то мне неведомо. Да знаю я, лишь один самоцветный камушек средь людей, да нелюдей до сих пор находится… Непрост Алатыря отпрыск, но нет силы в нем нечистой, помог бы он Славомиру, да что взамен потребует?
- Благодарствую, старче, – в пояс пращуру своему поклонился Святослав, – не пугает это меня, лишь бы брата вернуть. Поведай, как добыть осколок тот?
И рассказал им Щур вот что. За лесами, за долами, речками быстрыми, да горами высокими, в землях тех, которых нет, терем без окон да дверей стоит, а в тереме том живут две сестры – Нелюба да Несмеяна. В незапамятные времена укрыли они от всех камень зеленый травный, но не дело это, от людей то прятать, что на их пользу из горнила божественного вышло, и страдают они потому, и выйти не могут из терема, да в злобе собственной, в ненависти томятся. Красивы они, да страшною, гибельною красотою, которая ничего прекрасного в мир не приносит. Чего ни коснутся – все умирает, корчится да уродуется.
- Как же совладать с ними, всемудрый, Щур?
- То Алатырю решать. Коль достоин ты частью его владеть – не смогут Нелюба с Несмеяной ни тебе, ни дружине твоей повредить, а коли нет, – нахмурился старец, – на себя пеняй.

 ***
Мало ли, много ли времени утекло с той ноченьки, когда двое у костра речам предка рода своего внимали. Да, чует мое сердце, что мало, ибо торопился Святослав брату помочь, последние деньки его безжалостно время отсчитывало.
Призвал витязь дружину свою верную, из одних лишь славных воинов собранную. И правда – как на подбор все: Ярополк – кому счет вести, как не купцу, мечом не хуже чем абаком орудует; Стрижень – балагур и шут; скажет, как отрежет, в час тяжелый всегда найдет словечко пободрее, идти легче и умирать не жаль; Олюшка, хоть нрав и кроток, всегда плечом к плечу с витязями вставала, да многим фору могла дать; Марьюшка, сестра ее, ни в чем первой не уступала; Владимир – горяч не в меру, да в бою на диво яростен; Ярослав – хмур, неразговорчив, да вернее дружинника не сыщешь. Долго не пришлось им плутать в поисках, ибо Щур – зримо или незримо – всегда рядом был. Тяжело в пути пришлось витязям, да никакая ноша не в тягость, коли не ради себя идешь, а ради тех, кто жизни своей дороже.
Долго ли коротко ли шли они, наконец, на перекрестье шести дорог, будто гриб из земли, вырос перед ними терем нескладный – отродясь в их родных краях такого не строили. Ни окон ни дверей у того терема не было, только с каждой стены, непонятную робость внушая, глядела на дружину высеченная двумя неведомого пера росчерками руна.
- То Алатырь, – Щур по обыкновению из ниоткуда возник, как и пропадал. – Здесь Нелюба с Несмеяной томятся, осмелишься ли, Вомбатич, освободить камень?
- Затем и пришли, старче, – кивнул серьезный Витязь, обнажив меч. Щур же, услышав ответ, подошел к стене и руну странную пальцами обвел. Тут же хлынул свет во все стороны, исчезла у терема стена восточная. Словно дым быстрые, с очами горящими, кинулись на дружину Вомбатича Нелюба с Несмеяною. Травушка чернела, где проходили они, птички малые замертво падали. Лишь приблизились они к витязю, прекрасные их черты злоба лютая исказила, но как ни старались не могли сестры ему повредить. И правда, видно, избрал его Камень.
С победой воротилась дружина, и снова стал Славомир здоровешенек. Но и камень взамен потребовал служения верой и правдой до гибели – не себе – добру и делу светлому, и стали Святослав со дружиною Белого Камня Алатыря витязями, тут рассказу нашему конец, а истории – только начало.

Эпилог.

А на холме, у подножия которого расположилась деревня Стопты, где – в основном – и имела место наша история, за празднеством в честь витязей Белого Камня наблюдал старичок с локоток, с длинной белой бородой. Вдруг он вздохнул, дернул себя за бороду, которая, вместе с седыми усами осталась у него в руках. Фигурка подернулась сероватой дымкой, и начала расти. Через несколько мгновений давешний старичок превратился в широкоплечего белокурого рыцаря в серебряных доспехах, на которых сиял белый с голубым крест.
- Чего только не сделаешь, для этих смертных, – со вздохом молвил Протей, – этак скоро на самом деле былинным слогом заговорю. Напридумывают же…

Автор: Лисистрата.